Ведь помимо работы у Джона нет ничего.
Доктор страшно жалеет, что многого не успел,
Каждый вечер подолгу придумывая его.
То есть, правда, по новой придумывая его.
Вот, допустим, он стал много проще и веселей,
Ежедневно приносит конфеты и молоко,
Не вскрывает словами нарывы других людей,
Беззаботно смеется, встает по утрам легко.
Джону нравится это «встает по утрам легко».
Иногда он пьет пиво и смотрит футбольный матч,
Проливая напиток на майку в порыве чувств,
Трет ладонями джинсы, по-детски ругает мяч,
Предлагает спортсменам десяток-другой безумств.
Человеческих, приземленных таких безумств.
Новый он не страдает от скуки и любит тишь,
Никогда не полезет играть со вселенским злом
И, конечно, не станет внезапно бросаться с крыш,
Не заставит жизнь Джона завязываться узлом.
Как убого звучит-то: «завязываться узлом»!
В этом месте фантазия резко летит в трубу,
Доктор просит забвения, жадно глотает скотч.
Он приходит под утро, сарказмом разбив мольбу,
Возвращается к Джону в попытке ему помочь.
Несмотря ни на что, он вернулся ему помочь.
Под ногами его никогда не скрипят ступени.
-Посмотри на себя, - шепчет Шерлок, - ты похудел.
-Я не верю тебе! – Джон хрипит – Может, ты и гений,
Но ты умер, я знаю. Я видел, как ты летел.
Понимаешь, действительно видел, как ты летел.
Sorry, love.